в начало п. 2.2
2.2. Адыги на этнотерриториальной карте Северного Кавказа
(продолжение)
Определенные данные имеются о количестве населенных пунктов и располагавшихся
там дворов. В 1729 г. в Большой Кабарде был убит крымский султан Бахты-Гирей.
За его кровь крымский хан потребовал с кабардинцев «1700 ясырей (по одному
с пяти дворов)». Следовательно, в Большой Кабарде насчитывалось в первой
трети XVIII в. 8500 дворов. Если население Малой Кабарды взять за половину
от указанной цифры, то во всей Кабарде имелось 13 000 дворов.
Князь Касай Атажукин в своем сообщении астраханскому губернатору в
1747 г. писал, что в кабардинских дворах проживало «женска и мужска полу
душ по 30–40 и 50...» [84]. Если мы возьмем самый нижний показатель (30 душ
в одном дворе), то 13 тыс. дворам соответствует 390 тыс. человек.
Имеются отдельные данные о количестве дворов в кабардинских населенных
пунктах. В документе, датированном 1752 г., говорится: «от речки Кенжи
до речки Шелухи верст с пять, а по ней кабаков три, в которых бывают дворов
по 60–70 и 90» [85]. В другом документе за 1762 г. речь идет о незаконном
захвате князьями Бекмурзиными «12 кабаков, в коих-де было дворов по 20–30
и 60» [86]. Получается, что в среднем в кабардинских населенных пунктах проживало
до 2100 человек, если брать минимальные и средние показатели приведенных
документов. По ландкарте 1744 г. в Большой и Малой Кабарде имелись 122
деревни [87]. По другим источникам их было значительно больше [88]. Если количество
дворов в среднем населенном пункте брать как 60, а во дворе в среднем проживало
50 человек, то в 122 деревнях Кабарды к середине XVIII в. могло проживать
366 тыс. человек.
Таким образом, по нашим расчетам численность населения Кабарды на протяжении
XVIII в. колебалось от 350 до 450 тыс. человек.
В силу чрезвычайной консервативности семейного и военного быта адыгов,
использованная методика анализа применима и для других «аристократических»
адыгских народностей. По ним, к нашему сожалению, состояние источников
носит более ограниченный характер, потому мы будем вынуждены пользоваться
в сопоставительном плане и материалами, относящимися к первой половине
XIX в.
Самый ранний документ, в котором содержится интересующий нас материал,
датируется августом 1555 г.
В памяти гонцу в Литву Савлуку Турпееву царское правительство предписывало
рассказать о приезде черкесского посольства (от жанеевцев и бесланеевцев.
– К. Д.) и об их челобитье: «чтобы их государь со всею землею взял за себя
и дань на них наложил имати на всякий год по тысячи аргамаков, да ходити
князем их на всякие государевы службы, а с ними людем их быти на войну
по двадцать тысяч» [89]. Известие о 20-тысячном войске Е. Н. Кушева считала
преувеличением, допущенном в дипломатическом документе [90]. Однако источники
XVII в. позволяют говорить об этой цифре как реальной. В данном случае
мы пользуемся выдающимся трудом турецкого автора Эвлия Челяби «Книга путешествия»,
который получил самую высокую оценку в отечественном кавказоведении и востоковедении
[91]. И. Б. Греков убедительно показал, что Челяби участвовал в многочисленных
военных компаниях Турции и Крыма (с начала 40-х и до конца 60-х гг. XVII
в.) в роли не простого воина, а многоопытного военно-политического наблюдателя,
имел широкий круг интересов и обязанностей: от инспекции укрепленных районов
до политической разведки и ответственных дипломатических переговоров. Он
абсолютно прав, что сочинение Челяби первоначально создавалось ради совершенно
определенных политических целей, как сбор сведений военно-стратегического
характера, выявление общей расстановки сил в том или ином регионе, оценка
обороноспособности той или иной страны и т. д. [92].
В свете этого к
сведениям Э. Челяби относительно количества деревень или выставляемого
различными западноадыгскими народностями конного войска можно относиться
как к вполне репрезентативным. Турецкий автор считал, что в период пребывания
его в Западной Черкесии ( 1666) такие группы, как жанеевцы, бесланеевцы,
темиргоевцы, бжедуги, хатукаевцы и шегаки вместе могут выставить 33-тысячное
конное войско (в том числе жанеевцы – 13 тыс., бесланеевцы – 5 тыс.) [93].
Указанной дворянской коннице могло соответствовать население в 759 тыс.
человек обоего пола. Через неполные 100 лет довольно серьезный статистический
материал по Крымскому ханству и Западной Черкесии собрал в 1750-х гг. К.
Пейсонель. Он считал, что западные адыги, «вместе взятые, легко могут выставить
100 тыс. людей и гораздо больше в случае необходимости» [94]. В работе известного
западного историка А. Беннигсена содержится оценка, которую давала служба
великого визиря Османской Турции в 1785 г. относительно военной и политической
картины народов Северного Кавказа (читай Северо-Западный Кавказ.– К. Д.),
как могущих выставить до 100 тыс. человек [95]. Если половину указанного
войска считать дворянской конницей в 50 тыс. человек (а по различным источникам
ее было значительно больше), то ей могло по самым минимальным подсчетам
соответствовать население в 1 млн 250 тыс. человек к середине XVIII в.
Из многочисленных авторов первой половины ХIХ в. более достоверными
считаются сведения по Западной Черкесии, приводимые Г. В. Новицким (1 082
200 человек), Т. Лапинским (1,5 млн человек) – военными офицерами, которые
собирали свой материал непосредственно среди адыгов и руководствовались
профессиональной заинтересованностью.
Из дореволюционных историков интересно мнение Ф. А. Щербина, который
полагал, что «черкесов было больше, чем сколько показано у Новицкого» [96].
Н. Дьячков-Тарасов, автор неутратившей своей значимости работы «Черноморская
кордонная, Черноморская береговая линии и правый фланг Кавказа перед Восточною
войною 1853 г.», считал: «По имеющимся официальным сведениям, собранным
по распоряжению князя Паскевича в 1830 г., всего перечисленного выше населения
горцев (адыгов.– К. Д.) было до 1 700 000, и будто эти горцы могли выставить
до 250 000 вооруженных людей» [97]. В новейшем исследовании А. Х. Бижева,
где дан тщательный анализ всех материалов по первой половине XIX в., автор
думает, что «можно согласиться с теми данными, которыми располагал фельдмаршал
Паскевич: 1,7 млн» [98].
Раз большая группа авторов XIX в. и историков новейшего времени считают,
что в период кровавых событий Кавказской войны и трагедии геноцида население
Западной Черкесии составляло от 1,5 до 1,7 млн человек, то к середине XVIII
в. его, наверное, было не меньше 1 млн.
В XVI–XVIII вв. адыгские равнины и предгорья были густо заселены. Пустопорожних
земель у адыгов не было, но особенности хозяйствования и постоянная внешняя
угроза способствовали выработке своеобразной, в то же время практичной,
системы землепользования: часть земель использовалась для распашки, а другая
– под пастбища, третья служила убежищем во время нападений врагов и феодальных
междоусобиц. Встречающиеся в документах XVI–XVII вв. сообщения о «кочевьях»
кабардинцев нельзя понимать, по справедливому замечанию Е. Н. Кушевой,
в буквальном смысле [99].
Тем более, что право переселения князей и первостепенных дворян традиционно
ограничивалось территорией сравнительно небольших уделов и фамильных владений
[100]. Так, район Пятигорья, считался традиционным центром кабардинских земель,
хотя в отдельные периоды источники не фиксируют здесь постоянных населенных
пунктов. Это объясняется близостью выхода к степи и опасностью нападений
крымцев, ногайцев Малой Орды, а с 30-х гг. XVII в.– и калмыков, что вынуждало
население держаться ближе к горам. Земельное «утеснение», имевшее место
у адыгов, свидетельствует о большой плотности населения. Когда в 1769 г.
русское правительство решило переселить из-за Кубани в Кабарду 100 абазинских
дворов, принявших русское подданство, военное командование столкнулось
с трудностями в их размещении. Посланный для решения вопроса капитан М.
Гастоти в рапорте главнокомандующему отмечал: «По осмотре моем оказалось,
что все лежащие около Кабарды, способные к поселению мест, так равно и
в Кашкатавском ущелье и по рекам Чегему, Череку и Урефу, и около тех рек
и урочищ, как-то и на приложенной при сем карте значатся, заняты селением
Большой и Малой Кабарды народа, почему к поселению других народов удобных
мест совсем не отыскалось» [101]. Именно из-за высокой плотности населения
и нехватки земель возникали часто феодальные междоусобицы в адыгских княжествах
[102].
По сравнению с другими регионами, можно говорить о благоприятной среде
обитания (побережье Черного моря, равнины и предгорья Северо-Западного
и Центрального Кавказа, богатые пастбищами и удобными для хлебопашества
землями), и связанной с ней экономической базой, что благоприятствовала
естественному воспроизводству адыгского населения. Средневековые авторы
постоянно подчеркивали, что на продолжительность жизни адыгов влияют здоровое,
но одновременно умеренное питание, высокий уровень гигиены, особое внимание
в традиционном укладе жизни – физическому и трудовому воспитанию подрастающего
поколения. Упомянутый выше, современный западный исследователь П. Хенце
обращает внимание даже на характер адыгских жилищ: «Население жило не в
укрепленных селениях с каменными башнями, подобно жителям Восточного Кавказа;
обычными были изолированные хутора, часто окруженные садами и ореховыми
рощами *. Черкесы редко строили из камня, предпочитая древесину. Для тех
времен состояние здоровья было хорошим и обычно существовал избыток населения» [103].
Вместе с тем, необходимо отметить, что «голодные» и неурожайные годы,
различные стихийные бедствия, как эпидемии ( «моровое поветрие»), опустошительные
войны оказывали влияние на демографическое состояние адыгов. Например,
в 1590 г. кабардинские князья отписали в Москву о суровой зиме; в начале
XVII в. ( 1606–1608) вследствие неурожая на Северном Кавказе был голод;
в июле 1737 г. подполковник Р. Шейдяков доносил в Петербург, что «имеется
в Кабарде великое моровое поветрие»; в 1749 г. сообщение дворянина А. Киреева,
что «в Крыму, Кефе и на Кубани, в Темрюке и в Тамани немалая поветренная
болезнь» [104]. Особенно чувствительными были частые нападения на адыгские
земли крымских ханов. Не проходило года, чтобы крымцы не совершали набеги
или крупные походы на адыгские княжества. Численность нападавших отрядов
была различной – от нескольких тысяч до 40 тыс. и более. Невозможно установить
точное количество погибших, а также захваченного крымцами «ясыря» [105]. Но
бесспорно одно: в результате крымского фактора адыги теряли большое
количество трудоспособных людей, что отрицательно сказывалось на росте
народонаселения.
Приведенные материалы, хотя и дают нам только приблизительные сведения
о численности и естественном движении населения, позволяют говорить об
устойчивом демографическом состоянии адыгских народностей с XVI по конец
XVIII в.
Выше изложенное позволяет сделать следующий вывод: устойчивость демографического
баланса и хозяйственно-культурного уклада различных адыгских субъэтнических
групп (народностей), привязанных к определенным природно-ландшафтным «нишам»,
сохранение и воспроизводство традиционной социоцивилизационной системы
адыгов и обусловили ее ключевую роль в автохтонной системе этнополитического
равновесия в регионе.
